Если весь мир заговорит по-английски, останется ли английский прежним?

Автор: Айзек ЧОТИНЕР, перевод с английского на русский выполнен  в агентстве переводов «Прима Виста», источник: http://www.newyorker.com/

Несколько месяцев спустя Маколей написал заметки об индийском образовании, в которых говорилось: «Ввиду ограниченности наших средств не представляется возможным дать образование основной массе населения страны. Сегодня мы должны приложить все усилия, чтобы сформировать особый класс людей, которые стали бы переводчиками между нами и теми миллионами, что находятся в нашем ведении. Это должны быть индийцы по крови и цвету кожи, но англичане — по своим пристрастиям, мировоззрению, моральным устоям и интеллекту». Подтекст был очевиден: индийцы должны выучить язык своих завоевателей.

При поддержке Маколея индийским школьникам начали преподавать английский — язык, открывавший «доступ к необъятному интеллектуальному богатству, которое самым мудрым нациям земли удалось накопить на протяжении жизни девяноста поколений», в то время как санскрит и арабский языки прививали только «дурной вкус и ложную философию». К 1840 году, по словам Роберта Е. Салливана, биографа Маколея, «английский стал доминирующим языком в Калькутте». В 1857 году в Мадрасе, Бомбее и Калькутте открыли университеты с преподаванием на английском языке. Полным ходом воплощалась идея Маколея о формировании независимого класса англоязычных индийцев.

По иронии судьбы, в том же 1857 году индийские солдаты взбунтовались против векового господства Ост-Индской компании. Восстание было безжалостно подавлено, но шоковая реакция, которую оно вызвало в Лондоне, стала причиной роспуска Ост-Индской компании и началом Британской Индии. Тот бунт многие в Индии считают сейчас первой войной за независимость. Более того, несколько поколений лидеров борьбы за независимость, которых породило восстание, были в основном образованными, изучавшими английский язык людьми — выходцами именно из того «класса», который так стремился создать Маколей. В 1950 году была ратифицирована Конституция Индии. Составлена она была на английском языке.

История английского языка в Индии — отражение его странной истории в целом. Английский всегда был языком завоевателей и империалистов, но в то же время языком мятежников и демократов. Часто на его формирование влияли те народы, которым его навязывали. Так, много общеупотребительных английский слов (jungle — джунгли, nirvana — нирвана, bungalow — бунгало) заимствовано из индийских диалектов. Как пишет Роберт МакКрам в своей монографии «Globish» («Мировой язык»), английский также превратился в «язык всего мира». Автор уделяет внимание многочисленным дихотомиям подъема английского языка, что достойным образом характеризует его книгу. «Является ли эта революция порождением глобализации, — спрашивает он, — или это всемирный капитализм обязан некоторой частью своей энергии и устойчивости именно мировому английскому языку и всем его проявлениям, как культурным, так и лингвистическим?»

Globish— это не совсем то же, что global English (всемирный английский). Слово придумал француз Жан-Поль Нерьер, бывший сотрудник Ай-би-эм, который заметил, что те, кто говорит по-английски, но не является носителем этого языка, способны общаться, используя минимальный «утилитарный» запас английских слов. Британский писатель и редактор МакКрам, соавтор нескольких изданий «The Story of English» («Истории английского языка»), объясняет, что Globish — чисто экономическое явление, язык сингапурских бизнесменов, которые заключают сделки, пользуясь небольшим арсеналом английских слов, а кроме того, язык европейских официальных лиц, успокаивающих финансовые рынки, выдавая по телевидению определенные биржевые клише. МакКрам предлагает публицистический обзор повсеместного использования этого языка, а также его развития по мере распространения в мире. Эта история демонстрирует, насколько глубока и сложна была роль английского языка в политической и культурной эволюции того общества, куда он приходил. Влияние языка Globish вряд ли будет таким же революционным или длительным.

МакКрам начинает свое повествование с рассказа о месте рождения английского языка, которое, как однажды заметил Джордж Оруэлл, всегда имело несколько перекликающихся между собой названий: «У наших островов есть, по меньшей мере, шесть различных наименований: Англия, Британия, Великобритания, Британские острова, Соединенное Королевство и для особенных случаев — Альбион». История, ответственная за подобное разнообразие — состоящая из серии успешных завоеваний, также заложила достаточно необычный путь развития языка. Римляне, находившиеся здесь с 43 года н. э. до начала V века, приучили островитян, говоривших на кельтских диалектах, к латыни, которая вскоре стала языком романо-британской элиты. Доказательства влияния этого языка сохранились в английской топографии: например, camp (лагерь, поселение) на латыни — castra, и многие британские топонимы оканчиваются на -chester или -cester. После ухода римлян началось вторжение племен — носителей германских языков с северных территорий современной Германии и Дании, что привело к образованию англо-саксонского, или древнеанглийского языка. МакКрам поясняет: «Все, кто говорит или пишет на любом варианте английского в XXI веке, используют акценты, грамматику и лексику, напрямую происходящие, если принять во внимание некоторые изменения, из древнеанглийского языка англосаксов». В IX веке Альфред Великий считал, что язык может стать средством объединения различных англо-саксонских королевств перед угрозой нашествий викингов. Он приказал перевести несколько латинских текстов на английский язык, осознавая подобно Маколею важность обучения молодежи тому языку, который он выбрал для своего правления.

В 1066 году в результате завоевания Британии норманнами государственным языком стал французский, однако он не сместил английский язык. Вместо этого ассимиляция элементов французского в английский привела к формированию среднеанглийского языка, а вместе с ним и основ того языка, на котором говорим мы с вами: обширная лексика, включающая германские и французские заимствования, организованная посредством упрощенной германской грамматики. Все дальнейшие изменения носили характер поэтапного нарастания. В XVI веке широкое распространение переводов на английский язык Библии и Книги общих молитв вывело норму языка на новый уровень. Эволюция национальной литературы запечатлела данную трансформацию. Как отмечает МакКрам, Чосер вызывает трудности у современного читателя, но Шекспир — через два века после Чосера — намного более понятен. Кроме того, великий лингвистический расцвет, образцами которого стали произведения Шекспира и его современников, совпал со становлением Британии в качестве морской державы. Язык некогда завоеванного народа теперь служил на благо империи, по меньшей мере, в тринадцати колониях по всей Атлантике.

Благодаря британским колониям английский язык прочно обосновался на территориях, которые сегодня входят в состав Соединенных Штатов Америки, однако различия между американским и британским вариантами английского языка так же значимы, как и общность исторического наследия. Английские литераторы часто высмеивали эти различия. Уайльд писал: «Сейчас у нас с Америкой очень много общего, за исключением, конечно же, языка». Шоу говорил о «двух нациях, разделенных общим языком». В этих шутках, однако, кроется корень всей истории. МакКрам рассказывает, как недовольные подданные Британской империи в Северной Америке намеренно изобретали отличительный американский диалект. Томас Джефферсон писал: «Новые обстоятельства порождают новые слова, новые выражения и приспособление старых слов к новым объектам». Согласно Бенджамину Рашу, американский английский представлял собой язык, избегавший «напыщенности стиля Джонсона и витиеватой мишуры Гиббона». В 1789 году Ноа Вебстер добивался реформации правил написания и словарного состава, утверждая в своих монографиях, что «Великобритания, чьими детьми мы все являемся и на чьем языке говорим, не может более диктовать нам стандарты, так как вкус ее писателей уже испорчен, а состояние языка пришло в упадок». Новый американский стиль, оставляющий впечатление непосредственности, использовал в своих памфлетах англичанин Томас Пейн. Конституция, с которой МакКрам связывает «триумф синтеза» американского английского, — еще один пример длительного влияния этого варианта языка.

Но можно ли сказать, что по своей природе английский — язык демократии, открывающий путь к свободе и творчеству? Была бы Конституция таким либеральным документом, если бы в Британии говорили на испанском или французском? МакКрам пытается отстоять обе точки зрения: «Язык — это больше, чем просто необходимое средство общения. Он отражает стремления людей данного конкретного временного отрезка, интерес к инновациям и свежим идеям, желание адаптировать старые способы его употребления, сделать так, чтобы на нем говорило как можно больше людей. Мы не устаем подчеркивать, что язык по сути своей нейтрален, но не будет противоречием утверждение о том, что английский — ввиду его происхождения и истории — язык уникальный». Все же противоречие есть, возникает оно там, где МакКрам пишет, что английский «находится на стороне индивидуальности», и цитирует Вольтера, воспевающего «естественность», «энергетику» и «смелость» английского языка. Если языки «по сути своей нейтральны», то английский просто не может обладать всеми этими качествами.

Некоторые возражают: английский язык обладает определенными свойствами — гибкая грамматика, отсутствие форм мужского и женского рода, — которые облегчают его изучение, а значит, экспортировать его становится легче. Хотя эти положительные качества языка несколько тускнеют на фоне произвольности правил написания слов, и, кроме того, существуют другие языки, например русский, которые стали популярны, несмотря на трудности в изучении. В конце концов армия и флот важнее, чем механика синтаксиса по распространению языка. Скорее всего, английский язык просто оказался в нужном месте в нужное время.

МакКрам продолжает рассказ об истории языка Globish в мире. В рамках данного вопроса рассматривается деятельность телефонных справочных служб, дистанционная работа по Интернету, а также приводится детальный отчет о посещении факультатива English corner («Уголок английского») в одном из университетов Пекина, где студенты проводят пятничные вечера, обсуждая практически все: от событий на площади Тяньаньмэнь до фильмов с участием Хью Гранта. Эти истории представляют некоторый интерес, но в них прослеживается тенденция соединения зачаточного утилитарного языка Globish с английским. Китайским студентам, которые собираются, чтобы обсудить Хью Гранта, требуется лингвистическая и культурная компетентность, намного шире, чем та, что нужна телефонным справочным службам. Проблема повторяется, когда МакКрам касается Индии. Он проницательно пишет о романисте индийского происхождения Киране Десаи, но достижения этого писателя Содружества в области литературного английского языка явно почти не связаны с современным феноменом языка Globish, и создается впечатление, что МакКраму просто более интересен литературный английский.

Нерьер, придумавший термин Globish, сообщил МакКраму, что наибольшее влияние этого языка будет заключаться в «существенном ограничении влияния английского языка»; людям не нужен будет английский, если им окажется достаточно знания Globish. Эта порадовало бы лингвистов, которые опасаются, что распространение английского поставит под угрозу вымирания другие языки. Однако эта идея вызывает сомнения. Правда, что история знает множество примеров возникновения гибридных языков, которые облегчали элементарное общение неравных между собой сторон, но при этом людей не лишали возможности говорить на родном языке. И все же эти пиджин-диалекты обычно появлялись в ситуациях, когда носителям определенных языков — скажем, португальского и тамильского — общение требовалось для достижения конкретной цели, чаще всего успешной торговли. Вероятно, Globish — это всего лишь всемирный пиджин, но та легкость, с которой мы сегодня можем путешествовать, а также огромная зона покрытия сигналов средств электронного сообщения значительно расширили всевозможные виды коммуникации человечества. Для многих языка Globish будет уже недостаточно. Они захотят выучить английский.

Во время недавней поездки в Индию я провел несколько дней в Ченнаи (бывший Мадрас, где высадился Маколей), в котором вездесущность англоязычных книжных магазинов свидетельствует о симбиотических в некотором роде взаимоотношениях, с характерным англо-американским энтузиазмом в отношении индийской литературы. Здесь популярны как Globish, так и английский язык, но предпочтение отдается английскому. Многих молодых людей теперь воспитывают, обучая английскому. Один школьник сообщил мне, что даже взрослые, которые раньше говорили только на тамильском, местном языке, с детьми стали общаться на Tanglish (смесь тамильского и английского. — Примеч. пер.). Когда я обмолвился, что в Америке есть Spanglish (смесь испанского и английского. — Примеч. пер.), он, кажется, даже расстроился, оттого что это так называемое «переключение с одной системы кодов на другую» не является исключительно индийским феноменом. Я поинтересовался у местной учительницы, как она общается с индийцами, не говорящими по-тамильски, ведь таких около миллиарда. «На английском, конечно», — ответила она.

Видео по теме

Отношение к Маколею в Индии остается неоднозначным, но он прекрасно понимал, к чему приведет его политика. Он знал, что Индия рано или поздно обретет независимость, но хотел убедиться, что власть перейдет в правильные руки, прежде чем британцы покинут эту страну, и стремился оставить после себя «бессмертную империю нашего искусства, наших моральных устоев, нашей литературы и наших законов». В 2006 году известный активист, отстаивающий права одной из низших каст Индии, далитов, превозносил образовательную инициативу Маколея, заявляя, что английский язык позволил обрести свободу индийцам, принадлежавшим к низшим кастам. Конечно, можно и возразить: незнание английского языка может только усугубить страдания многих индийских бедняков. И все же, поскольку Индия со своим языковым и культурным многообразием по-прежнему остается единой сплоченной нацией, язык Маколея продолжает играть важную роль. И этот рассказ об Индии, как подобный об Америке, — история не Globish, а английского языка.